Не прячьте ваши денежки - Страница 79

"Чем бы его дожать? — лихорадочно соображала я, заканчивая рассказ. Голая правда не сработала, попробуем ложь. Сказать, что его видели, когда он лез по доске в спальню? Не поверит. Шторы были задернуты, дверь балкона загораживал Цыганков, а глазеть на дом с улицы было некому. Сразу за домом Вероники — огороженная бетонным забором территория маленькой фабрики или заводика. Заводик давно закрыт, он встал еще до того, как мы купили Веронике квартиру. Равиль специально интересовался его судьбой, собирая информацию об экологической обстановке в районе. Ему сообщили, что ведутся переговоры о продаже земли и помещений крупной торговой фирме, планирующей устроить там склад. Лазорев наверняка учел безлюдность пейзажа, когда составлял свой план. Он просто усмехнется, если я попытаюсь убедить его в существовании случайного прохожего, мечтательно поднявшего глаза к небу и заметившего необычную возню на уровне восьмого этажа.

Может, приплести какого-нибудь сторожа или бомжа, живущего в покинутом фабричном помещении? Тоже слабовато. Евгений наверняка изучил окрестности, прежде чем исполнил свой акробатический номер. Не исключено, что он выяснил все насчет местных сторожей и бомжей задолго до субботы.

Кто же мог его видеть? Соседи сверху? А если они в отъезде, и Лазорев об этом знает?

Дети! Вот фактор, который невозможно учесть. Они пролезут в любые дыры и щели, проникнут на любую, самую тщательно охраняемую территорию, просочатся на крышу, как ни запирай чердаки. Дом Вероники девятиэтажный. Один этаж плюс чердак — это максимум шесть метров. С такого расстояния человека, перелезающего по доске с балкона в комнату на восьмом этаже, можно разглядеть во всех деталях".

— И главное, — сказала я, неотрывно глядя в ледяные серо-белые глаза, мы нашли зрителей, наблюдавших занятный цирковой номер. Мальчишки вскрыли чердак и играли там в прятки. Двое из них выбрались на крышу, залегли у самого бортика и затаили дыхание, опасаясь выдать себя ведущему. Но ведущий все не шел и не шел, мальчишкам надоело лежать, и, чтобы занять себя, они начали глазеть вниз. Конечно, им не пришло в голову, что дяденька, который перебрался по доске из одной комнаты в другую, хочет кого-то убить. Они решили, что у него случайно захлопнулась дверь.

Евгений сощурил глаза, и — честное слово! — я услышала его мысли.

«Если она лжет, то ей неизвестно, каким образом я добрался до спальни на ногах или на четвереньках. Как бы заставить ее выразиться определенее, не выдавая себя?»

В напряжении момента никто не обратил внимания на его сестру, выскользнувшую из комнаты. Никто даже не повернул головы в ее сторону. А зря! Господи, ну почему я не подумала, что, загоняя в угол Евгения, приперла к стене и ее? Будь я мужчиной, мою беспечность еще можно было бы оправдать. Но мне-то прекрасно известно, как опасно недооценивать женщину, доведенную до крайности!

От выстрела, грохнувшего в сравнительно небольшой прихожей, у меня едва не лопнули барабанные перепонки. Лазорев, дернувшись всем телом, повалился вниз лицом. Я едва успела отшатнуться.

Мне уже доводилось видеть убитых. Более того, не прошло еще и двух суток с тех пор, как я обнимала еще теплый труп Романа. Но никогда еще человека не убивали у меня на глазах. То же можно сказать и о Леше с Генрихом. Оцепенев, мы в ужасе смотрели на распростертого у наших ног Евгения. Только сотрудник Кузьмина оказался на высоте. Он рванулся вперед, к Елене, которая поднесла к своему виску пистолет. Но три соляных столба, в которые мы обратились, и мертвец на полу лишили его рывок должной стремительности.

Елена отскочила к стене и направила пистолет на нас.

— Стоять! Назад!

Возможно, парень не дрогнул бы под наведенным на него пистолетом. Но в том-то и дело, что пистолет был наведен не на него, а на меня. Помедлив долю секунды, оперативник подчинился.

— Вообще-то стреляться мне необязательно, — объявила Елена. — Я уже приняла яд. Но пока он не начнет действовать, ни один из вас не двинется с места. Меня не вдохновляют капельница и промывание желудка. А еще меньше — то, что за ними последует.

Сделав это безадресное заявление, она обратила взор на меня.

«Батюшки, да она душевнобольная!» — мысленно ахнула я, увидев точки зрачков, которые почти терялись на фоне светлых кружков с черной линией по краям.

— Значит, ты и есть Варвара? Никогда бы не подумала! Твоя недоразвитая сестрица хотя бы миловидна, а ты… страхолюдина! Надо же, из-за такой мартышки все рухнуло!

Я пожала плечами.

— Ну, насчет страхолюдины — это спорный вопрос. На мой взгляд, твоя внешность отстоит от идеала куда дальше. Да и какое имеет значение, уродина я или красавица? Ваши карты могла спутать хоть баба-яга, была бы голова на плечах.

— Ха! Умной себя мнишь? Знаем мы это жалкое утешение никому не нужных старых дев!

Поняв по моему лицу, что с этой стороны меня не проймешь, она изменила направление удара.

— Ты — просто самодовольное ничтожество! Да если бы не слепое везение не обезьянье отродье на крыше, не эта глупая крашеная курица из центра, мы бы тебя знаешь куда послали? Думаешь, ты все угадала, да? Ни черта ты не угадала! Это я! Я все придумала, а не Женя. У Жени не хватило бы фантазии. Он всего-то и хотел, чтобы жиголо Цыганков уговорил идиотку-американку вложить деньги в наш центр. Расплатиться с долгами — о большем он не мечтал. Сизиф мой несчастный! Снова карабкаться на чертову гору с чертовым камнем, чтобы потом все рухнуло в одночасье к чертовой бабушке! Когда его милашка Людмила проболталась о миллионах, плесневеющих в швейцарской жестянке, я решила: хватит, мы должны заполучить их, вырваться из этого вонючего хлева, где всех нас доят или стригут, как баранов, и зажить по-человечески в цивилизованной стране. Я имею на это право, черт побери! Я молода, красива и талантлива. Да, талантлива! Даже ты, убогая, это признала, мне Женя говорил.